«Как только Эдмунд Стивенс — американский журналист, с которым мы были в приятельских отношениях, — узнал, что мы в этот день официально соединили наши судьбы, он потребовал, чтобы мы немедленно приехали к нему домой, где он экспромтом организовал роскошный банкет в нашу с Беллой честь».
С годами Эдмунду врачи запретили много пить, а ведь бывало, он встречал Владимира Немухина привычным вопросом, вместо «привет!» говорил: «Выпить хочешь?» Бутылки со спиртным хранились в специальной комнате за решеткой. А вот столы по-прежнему ломились от яств. С размахом отмечали Рождество и Пасху, созывая до полусотни гостей. Хорошо варила борщ кухарка Анна, пекла она и изумительные куличи, уплетавшиеся московской богемой.
Стивенсы старели, превращаясь в непременную достопримечательность светской Москвы. Уже и не верилось, что они когда-то жили в Америке. Какие же они иностранцы — наши, родные! Пережили они и перестройку. «Эдмунд Стивенс, с годами отяжелевший, — вспоминает Брусиловский, — со странно согнутой шеей, какой-то быковатый, но добродушный, смотрел на забавы жены с улыбкой миссионера среди наивных зулусов. Хорошо говоря по-русски, но не поборов своего американского акцента, он взывал: “Ны-ы-ына! Что им налить?” И, уже к художнику: “Будешь олд фэшн?” Так назывался его любимый бурбонский виски с оливкой, льдом и содовой. Русский художник балдел, с трудом соображая, что, собственно, ему предлагается, и на всякий случай кивал. Стивенс в дела искусства не вторгался, однако с художниками побалакать любил, по-отечески пожурить. Их дочь Анастасия занималась балетом, а что еще делать в России, “поскольку в области балета мы на виду планеты всей!”. Одно время она даже танцевала в Большом, но травма колена быстро положила конец балетной карьере…» Дочь Стивенсов погибла, а сын стал архитектором в Америке.
Стивенс умер в мае 1992 года, не дожив трех месяцев до 82-летия, похоронен в Переделкине. Нина надолго пережила его, скончавшись в 2004 году, ей было 93 года. До сих пор по Москве ходят самые разные версии истинного предназначения этой необычной пары. Говорят, что Нина вышла в отставку в звании полковника Главного разведывательного управления Генерального штаба, и в голодные горбачевско-ельцинские годы ее даже видели в спецстоловой для ветеранов партии на улице Грановского, куда она приходила за пайком со своей служанкой Матреной. А в ее особняке в Гагаринском переулке будто было специальное место, где можно было услышать все, что говорят в доме, чем она и занималась, садясь в кресло-качалку, изображая себя читающей журнал «Америка», а на самом деле — собирала информацию. И чего только люди не придумают!
Весь архив Стивенсов вывезен в Штаты, в том числе и эпистолярный, представляющий огромную ценность для исследователей Второго русского авангарда. Вот лишь одно из писем, из заграницы от Ситникова:
«Нина Андреевна,
тут, на Западе, лучше всего уходят работы, на которых или монастыри — или задницы. В какую сторону посоветуете двигаться? Много ли мне надо? Немножко славы и маленькое богатство!»
Нина Стивенс сделала из юродивого Ситникова яркого представителя советского неофициального искусства, что позволило ему эмигрировать из СССР в 1975 году и достичь определенной известности на Западе.
Что же касается квартирников, то существовали и другие, менее американские салоны, где в процессе проведения полулегальных выставок художники могли пообщаться с потенциальными покупателями. Например, квартира Аиды Сычевой на Рождественском бульваре. Девичья ее фамилия — Топешкина и родилась она в деревне Кукуево Тверской области. Приехала в Москву, окончила факультет журналистики МГУ, ее первые стихи напечатал в 1960-х годах самиздатовский журнал «Феникс». Общалась с диссидентами, попала в поле зрения органов, дружила с Веничкой Ерофеевым. В общем-то биография типичная для богемной среды (только без психушки), а вот квартира у нее была примечательная — на первом этаже, что значительно упрощало организацию квартирников. Проще было и ее многочисленным друзьям-художникам — прежде всего Звереву, жившему у Аиды и много ее рисовавшему. Бывал здесь и полуслепой Владимир Яковлев. Соседи, конечно, «стучали» на Аиду — но куда ее выселишь, с пятерыми-то детьми?
Мужей у Аиды тоже было немало, один из них — фотограф Владимир Сычев, с которым она в ту пору жила и вела салон. Салон Сычевых был выгодным коммерческим проектом, позволявшим неплохо зарабатывать на продаже картин иностранцам. Художник Александр Туманов рассказывает: «Вечером я приносил Сычеву картину, а утром он мне звонил и говорил: “Сашка, приходи за зарплатой”. Я к нему приходил, он мне давал деньги и говорил: “На тебя есть еще пять человек. Всё, иди работай и приноси картинки”. И всегда добавлял: “Смотри не пропей, не прогуляй”. У них с Аидкой всегда был очень гостеприимный дом: всегда сушки, пряники, чаек и всякое такое и никогда никаких безобразий. А продавались у них очень многие художники».
В 1979 году Сычевы провели у себя пресс-конференцию в связи с обысками у художника Вячеслава Сысоева, рисовавшего карикатуры на руководителей партии и правительства, устроили выставку-продажу его работ. Против самого Сысоева возбудили уголовное дело за изготовление порнографии, после чего он скрылся в неизвестном направлении. Жил он где придется, у добрых людей на дачах и в деревнях Подмосковья. В 1983 году его все же арестовали и дали два года, на Западе его признали «узником совести». В 1989 году он выехал на постоянное место жительства в ФРГ.
В 1980 году перед Олимпиадой Сычевых также вынудили выехать в Париж, теперь у Аиды фамилия другого мужа — Хмелева, деньги от продажи картин друзей-авангардистов она потратила на восстановление церкви в родном Кукуеве. По словам Аиды, «первые квартирные выставки еще в конце 1950-х устраивал Анатолий Иванов по кличке Рахметов. Он закалял волю, как герой Чернышевского, жил в Рабочем поселке (Кунцево) и был приятелем ее первого мужа, познакомившего ее с Ситниковым».
Квартирники, салоны были и по другим адресам, в том числе у Людмилы Кузнецовой на Большой Садовой, у Елены Строевой и Юрия Титова на Васильевской улице, у Олега и Риммы Трипольских на Войковской, у Ники Щербаковой в районе Патриарших прудов. У Щербаковой, про которую можно сказать словами Ильфа и Петрова, что вечно «молодая была не молода», собиралась масса людей, художников, поэтов, опять же иностранных покупателей. Одевалась она весьма экстравагантно, была кокетлива не по годам, а ее пестрые наряды напоминали гостям салона очень популярную в то время «бабу на чайник». Про Нику постоянно говорили, что она «постукивает», ибо ее салон, набитый под завязку антиквариатом, старинной мебелью, русским авангардом, не подвергался никаким наездам со стороны органов, в отличие, например, от других. Так, Людмилу Кузнецову за организацию квартирной выставки в 1979 году арестовали на 15 суток, держали в Бутырке, а квартиру ее подожгли, вынудив уехать в 1980 году из страны.
Щербаковой же все это не коснулось. У нее, например, в любое время дня и ночи можно было встретить Зверева, который отмечал за столом очередной день рождения. В дружеских отношениях с хозяйкой дома был и Сапгир.
